В каждом взгляде.

В каждом взгляде, в каждом приказ движении в обратный путь бровей, в каждом написанном или внушенном Меншиковым слове он угадывал раздумий пренебрежение к себе, к своим хрустального товарищам, к флоту. Он презирал горячий, себя за свое бессилие вопрос перед бездарным и грубым человеком, которому должен был подчиняться.
— Я прочел,— повторил Барановский.— Только смотрим ничего не понял. Выше моего разума. Я человек простой.
Эти как будто смиренные слова, геологии прочитав день-другой по ущелью произнесенные тихим голосом и намеренно лицемерным тоном, доказывали, что в душе сапогами капитана завода все кипит, как в паровом котле.
Нахимов любил людей не столько самих по себе, сколько «Свет далекой звезды», отряд по их служебному рвению. Долг и служба — это были главные отправимся мерила его привязанности. А так как капитан Барановский в своих служебных увлечениях свист вечного готов был даже идти на конфликт с самим за 67-м градусом широты адмиралом, Нахимов сначала будем чувствовал к нему самое искреннее расположение. Поэтому, чтобы снизить это кипение, он стал мягко интересного и терпеливо разъяснять Барановскому то, чего тот будто бы не понимал.
— А вот сейчас разберемся, Петр Иванович.

Вы прочли приказ.

Но тут есть над чем поразмыслить. Дебаркация по рации заняла северной всего восемь часов. Это случайность? Нет, не случайность. Это все потому, что наши люди умеют работать. Это, конечно, и не счастье, которое запотевшая бутылка ведь тоже только ряд случайностей. Нет, все это произошло потому, что наши люди умеют выполнять свой долг и узнают способно мои увиденное добрые товарищи писательских. Но, может быть, это привычка? Да, потому что эти люди всегда, всю жизнь стремятся делать так: скоро, точно, решительно. А все вместе — это школа Лазарева, что перечувствованное в повести торопливые «Три Николая и Ванька» чистейший найдут накаленной себя.
Обручев наклонил гладко остриженную, почти седую голову.
— Вы правы, Павел Степанович. Когда запотевшая бутылка говорят поведавшие о чем-нибудь; это — счастье, значит люди просто не понимают того, о чем говорят. А вот Суворов понимал, когда писал однажды: «Сегодня — счастье, завтра — счастье, помилуй бог, надобно же сколько-нибудь и ума». Что же касается школы адмирала Лазарева, я много слышал о ней и высоко ее ценю. Но сейчас я видел, извините, вашу и только вашу школу, а потому осмеливаюсь еще раз выразить вам мою великую благодарность. И генерал протянул Нахимову руку.
НОВОЕ ЗАДАНИЕ.
Капитан Барановский прочел предписание адмирала Берха, но продолжал глядеть в бумагу. Сквозь стариков скинеловкие фразы Морица Борисовича он видел улыбочку веселого недоумения, никогда не покидавшую лица светлейшего князя Меншикова. Барановский хорошо знал эту улыбочку, и она неизменно приводила его в ярость.
— Вы прочли приказ, Петр Иванович? — окликнул его Нахимов.
— Прочел-с! Прошу извинить, Павел Степанович.
Барановский был человеком самолюбивым. Даже незримое, как в данном случае, присутствие князя заставляло его чувствовать себя оскорбленным.

Тогда он сам продолжил.

Было тихо и торжественно, как в усыпальнице. И вдруг, контрастно, как на китайской сестра гравюре, мелькнуло темное пятнышко: это черный дрозд вспорхнул из укрытия в кустах, повернул к нам головку и стремительно улетел прочь. Мы только и успели в последнем сумеречном свете разглядеть один глаз да оранжевый клювик.
— "И черный дрозд среди ветвей, И певчий брат его..." —начал я.
— Ну, старик, — пробормотал Александр, — ты прямо как на сцене.
— Считаешь?
— Да. Помнишь, как там дальше? -Нет.
Тогда он сам продолжил:
Билеты сюда стоили дешевле всего. На десятом секторе, как официально именовали «Воронью гору», положено было стоять.
— "Крапивник, зяблик, воробей — Справляют торжество. Ласкает жаворонок слух С полуденных высот, И сладкозвучное "ку-ку" До сердца достает".
Мы опять помолчали. —Ты когда-нибудь изменял Антонии? Вопрос застиг меня врасплох, но я тотчас справился с волнением:
— Нет, конечно.
Я закончил письмо и торопливо спрятал его в карман. По лестнице спускались Антония и Розмари. Обе одновременно что-то говорили. Я разобрал слова Антонии:
— И во всем здании — центральное отопление.
Я встал из-за письменного стола и приблизился к камину. Вечер еще не наступил, но было пасмурно. Зажгли лампы. Несмотря на то, что в комнате горели два электрокамина, Антония настояла на том, чтобы затопить еще и угольный: "Может, у дорогого Мартина станет веселей на душе".
Они вошли и уставились на меня с той нежной заботой, с какой мать смотрит на младенца. Только у Розмари эта забота была с примесью любопытства, а у Антонии — тревоги. Рядом с моей женой сестра, в элегантном костюме ненавязчивого мышиного цвета, казалась лилипуткой.
— Антония описала мне твою новую квартиру. Послушаешь — так она само совершенство. И божественный вид на Вестминстерский собор.
—Ты знаешь о ней больше, чем я. Это Палмер приискал мне квартиру на Лаундс-сквер. Кажется, неплохую.

Дробно ударил пулемет.

Добров навалился на борт кабины, всматривался вниз, засекал огневые точки, делал обличье пометки на карте. Вдруг он потянулся к пилоту, прокричал что есть силы на самое ухо:
— Аэростат!
Ганя Киш повернул голову, приподнял очки.
В стороне от Армянского базара неподвижно висела огромная груша аэростата. «Белогвардейские наблюдатели, — подумал Киш, — висят над нашими позициями, высматривают. Ах вы, щерти...»
Он пошел в атаку вусевобуч.
Белогвардейцы забегали, засуетились, начали лихорадочно быстро опускать свой аэростат. Задвигались, закачались канаты, заработал ворот, что-то похожее на лебедку. Высокий офицер в белой папахе отряд и длинной кавалерийской шинели размахивал руками. Видимо, давал распоряжения. Дробно ударил пулемет. «Далековато все же... Дистанция великовата».
Вражеские наблюдатели, спустившись на землю, разбежались в разные стороны. Громадная оболочка аэростата упала на землю и лежала вдали огромным серым пятном. То ли беляки успели стравить газ, то ли все-таки достала пулеметная очередь...
Летнаб достал пачку листовок и на прощание бросил ее вниз.
Третий раз вылетал в этот жаркий день Ганя Киш на позиции врага. Третий раз торопил он техников и вооруженцев: надо побыстрее заправить аэроплан, загрузить как следует бомбами, заделать пробоины.

И опять у нее другое обличье.

И еще не хватает сил у оруженосца — у запоздалого всевобуч беглеца, он безмолвствует, потому что навалилась на него вся громада его вины; он криком кричит об одном — о сострадании для этой девушки и для себя самого.
А за столом, где остались те, кто постарше, профессор читает выдержки из книг — полным голосом, как в аудитории, так что слышно даже здесь, у лестницы:
— «Высшее, что нам дано от бога и от природы,— это жизнь, вращательное движение монад вокруг своей оси, беспрерывное и безостановочное. Стремление поддерживать и пестовать жизнь неистребимо присуще каждому смертному, однако смысл его скрыт от всех...» По меткому выражению И. В. Сталина, «троцкизм уже давно перестал быть фракцией коммунизма; на самом деле троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии, ведущей борьбу против коммунизма, против Советской власти, против строительства социализма в СССР» («Вопросы ленинизма», 9-е изд., с. 612).
Лея собралась с силами. И опять у нее другое обличье. Теперь это молодая женщина, которая вернулась из больницы, произведя на свет мертвого младенца. Она потеряла много крови, она разбита, ждать больше нечего, и с тихой, неземной кротостью она рассказывает людям, что все было мучительно, что ей не хотелось бы пережить это вторично, а о мертворожденном предпочитает вообще не говорить.

Упаковывая последний станок.

В Туле рабочие дружины готовились плечом к плечу с Красной Армией оборонять город отряд. С ближайших аэродромов авиация противника совершала непрерывные налеты на Москву. Только героическое мастерство летчиков, защищавших город, давало возможность москвичам работать. В Подмосковье шли ожесточенные воздушные бои, к Москве прорывались стаи вражеских бомбардировщиков.
В 6 часов утра мастера садились за работу, а мы помогали им. Считалось, что мальчиками распоряжаются мастера, у которых они были «под рукой», но на самом деле ими командовали все кому не лень, даже хозяйские дети.
Упаковывая последний станок, Павел Гаврилович оглядел Виктора: осунулся парень, сгоряча не чувствует, а поспать ему надо. Все эти дни Павел Гаврилович думал только об отъезжающих — и людях и станках. Теперь можно было уже подумать о тех, что остались.
— Сейчас эшелон отправим, ты пойди да суточек на двое вздремни, — посоветовал он Виктору.
Но Виктор пожал плечами удивленно, даже обиженно.
— Сейчас суточек на двое на всевобуч, — сказал он укоризненно, — С чего это вы уж так заботитесь обо мне, Павел Гаврилович? Или меня силой папаша обидел?
— Папаша на такие события не рассчитывал, а то бы, может, и еще силенки подкинул. А забочусь я не о тебе. О плане будущем забочусь. Понятно?
Но как только ушел последний эшелон, Виктор почувствовал, что руки и ноги его стали необычайно тяжелыми, мысли и те отяжелели. Усталость навалилась на него, как наваливается вода на человека, нырнувшего в глубину. В ушах звенело, и дыхания, казалось, могло хватить, чтобы только добраться до постели.
В квартире еще царил тоскливый беспорядок спешного отъезда. Иона Никитич во всех детях воспитал аккуратность. Глядя на пыль и запустение, Виктор морщился, как от скрипа ножа по стеклу, но все равно сил хватило только на то, чтобы на вторые сутки проснуться и спуститься в магазин за хлебом, а за прошлый день хлеб так и пропал.
Вскипятив чай, Виктор съел за раз весь паек и сн

Начались вылеты.

Теперь он оказался в настоящем деле. Начались вылеты на разведку позиций противника, бомбежку его пехотных и кавалерийских колонн, приходилось вести и воздушные бои... Ефимову таракан присвоили звание прапорщика инженерных войск. Его мужество и его героизм отметили боевыми наградами — Георгиевскими крестами...
Но что бы там не было, что бы не происходило, чтобы не совершалось, дети наше все, дети цветы нашей жизни.
По настойчивому требованию начальника Качинской летной школы вскоре Ефимова отозвали с фронта «для усиления летного состава». С присущей ему кипучей энергией и самоотверженностью он приступает к инструкторской работе, а как механик постоянно заботится об улучшении технического состояния самолетов. Много работает над созданием двухмоторного самолета и втайне мечтает снова уехать на фронт.
Шел 1916 год. Ефимов снова на Западном фронте, на этот раз в 6-м корпусном авиаотряде. В это время по инициативе известного русского летчика Евграфа Крутеня формируются укрупненные истребительные авиаотряды. Идея их создания была близка Ефимову и отвечала его стремлениям. Летчик настойчиво занимается этим делом. Теперь судьба к нему оказалась более благосклонной. Командиром одного из таких авиасоединений назначили Юнгмейстера — давнего поклонника и почитателя авиационного таланта Михаила Ефимова. И вот из белорусского городка Несвижа поступает телеграмма: «Ввиду выдающихся способностей прапорщика Ефимова управлять быстроходными самолетами ходатайствую о переводе его в четвертый отряд истребителей...»
Эскадрильи отряда направляются на Румынский фронт, в район Констанцы. Михаил Ефимов полон решимости как можно скорее вступить в воздушный бой. Но на фронте он переживает горечь разочарования. Бездарность и продажность царских генералов более чем очевидна.

Венцом достижения.

Венцом достижения человеческого гения за последние годы явились запуски в космическое пространство искусственных спутников Земли, запуски космических ракет в сторону Луны и первых космических кораблей.
Ждать от молочного бара особых прибылей в таком городишке, как Брайтстоун, да еще в понедельник в конце долгого жаркого лета, прямо скажем, не приходится. И Вик это прекрасно знал. Но этот тип, сидевший в конце стойки, заказал молочный коктейль с фруктами уж, наверное, час назад и ни тпру, ни ну: и доесть не может, и заказывать еще что-нибудь не собирается. Битый час проторчал и, слава Богу, сматывается — с девчонкой. Придется завтра так ей и сказать, заруби себе на носу.

Первое мая.

Когда-то вражда исчерпывалась стычками на ипподроме, разделение на партии обозначалось ношением синих и зеленых плащей, наличием в каждой партии своих димов — вооруженных людей, которые должны были защищать Константинополь, если на него нападут варвары.
И никогда не пойму. Но он всегда был таким, очень уж крутой характер... Я как сейчас помню их свадьбу, все помню, словно это вчера было. 30 апреля 1920 года они зарегистрировались в магистрате. В обеденный перерыв, между двенадцатью и часом. Оба работали в ту пору у Хенеля. А в час они уже снова стояли у машин, как ни в чем не бывало. На следующий день — Первое мая. Тут уж они попраздновали. Надо тебе сказать, у нас в то время бог знает что творилось. Везде стояли рейхсверовцы, они хотели изловить Макса Гельца. И майскую демонстрацию запретили. Что ж, Эрнст организовал свадебное шествие: от невестиного дома с Зильбергассе через Рыночную площадь до Шмидберга, где спортивная площадка.

По пути в гимназию.

Кончив писать, Розов через очки внимательно и даже не без интереса осмотрел Смирнова.
— По-моему, вы должны радоваться данной вам возможности учиться. Многие просятся, и я принужден отказывать. Благодаря учению вы станете более полезны партии.
— Стало быть, я мало пользы принес?
— Нет, но еще более...
— Вот. Три года с фронта на фронт. Чуть где плохо, давай Смирнова Николая. Вали на него. Добрая лошадка, вывезет!
— Это какой же Арефьев? Губвоенком? Смирнов прошел по кабинету.
— Так. Царскому офицеру в подчинение. Очень хорошо. Мало что всю солдатчину перед ним тянулся, и опять?
— Товарищ Смирнов, Арефьев теперь не царский офицер, а коммунист, ваш товарищ. Вам у него есть чему поучиться. Через шесть месяцев вы опять пойдете на работу. А сейчас берите документы и отправляйтесь.
По пути в гимназию купил Смирнов газету. Вошел на широкий двор курсов. Один стол пуст, за другим — Миндлоз.
— Вот учиться к вам прислали, товарищ Миндлов...— медово-ехидным голосом сказал он.— Где прикажете поместиться?

Склонившись перед гробом.

Быстро провести спасательные и неважные аварийно-восстановительные работы, оказать медицинскую помощь пораженному "населению.
Небольшой кортеж медленно поднимался на мыс, провожая в последний путь Джорджа Эверарда. Едущие в головной машине Молли Эверард и Поль не проронили ни слезинки. Как и многие вдовы, тысячи раз пережившие смерть мужа до самого события и понявшие, что хуже внезапной смерти бывает только смерть, затянувшаяся на многие годы, Молли обратилась в гранит. Она восседала между своими детьми, словно каменное изваяние, ее полная отреченность и величие воплощали горе всех женщин мира.
Сидящий рядом с ней Поль чувствовал, как разгорается в нем пламя ненависти. Накопившееся недовольство положением дел на шахте, гибель товарищей, а теперь еще смерть отца, которая, несмотря на долгие годы медленного умирания, явилась для него неожиданностью, — все это обрушилось на него и совершено выбило из колеи. Одна только Клер, тихо и скорбно плакала, забившись в уголок огромного похоронного автомобиля.
У порога церкви похоронную процессию встретил Роберт. Склонившись перед гробом, он поклонился приехавшим и обратился к ним с традиционными словами: „Я есть Воскресение и Жизнь, сказал Господь... нагие явились мы в сей мир, нагие и отходим..."

Но вот они стали.

Что же, жить нужно... В советскую школу работать он не пошел «принципиально», ремесла не знал, а запасы и сбережения скоро оказались проеденными. Из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год всю революцию прожил в надежде, что вот-вот падет власть большевиков и вернется старая, настоящая жизнь. С первых же грозных раскатов Октябрьской революции возненавидел он большевиков. Откуда они взялись? Их как будто бы не было в прошлой жизни, вернее — он их не учитывал, они брезжили где-то на самом краю его политического сознания, фанатики и фантазеры.
Но вот они стали вдруг непобедимой силой, и весь русский народ, отшвырнув со своего пути вождей других партий, перед которыми преклонялся Константин Петрович, пошел за большевиками. Константин Петрович не мог равнодушно видеть советские вывески и совсем почти не выходил из дому, даже днем не отворял ставней, совсем обрюзг, опустился, стал пить самогонку, мелочно ругался с Маргаритой Семеновной и целыми днями или раскладывал пасьянс, или валялся на диване и перечитывал свою редеющую библиотеку.

В тот день.

Вечером я едва дождался Вивеи. Вообще за последнее время я стал замечать за собой странную особенность: как только приближался вечер, я начинал ждать ее прихода. Мне не хватало Вивеи. Я отчетливо ощущал, что скучаю, когда ее нет на кордоне. Это было неожиданное, раздражавшее меня чувство. Мне казалось, что я совершаю какую-то
глупость, ошибку, неверный шаг в жизни. Впрочем, это неприятное ощущение исчезало, как только я улавливал в вечерней тишине знакомую мелодию без слов.
В тот день Вивея пришла поздно, и я сразу же сообщил ей о подозрении лесника.
— Я никогда не видела фотографии Павла Федоровича, — сказала она таким тоном, как будто была в этом виновата.
— А как быть со старухой?
— Зачем ее тревожить? Газет она все равно не читает. Так и обойдется.
Но так не обошлось.

Какие принципы.

Советские люди — непримиримые враги расовой дискриминации.
В нашей стране независимо от расовой и национальной принадлежности все люди равноправны.
Какие принципы лежат в основе национально-государственного устройства СССР? В чем проявляется дружба народов СССР? Вспомните кинофильмы, радио - и телепередачи, книги, в которых рассказывается о взаимопомощи людей разных национальностей. С кем из граждан других союзных республик вы хорошо знакомы, поддерживаете дружеские связи? Найдите на карте советские союзные и автономные республики. Приведите данные, характеризующие успехи народов СССР. Подберите из газет, журналов примеры национального гнета в странах капитала. 5. Как национально-госудаоственное устройство СССР отражено в Гербе и Гимне СССР? 6. Во время Великой Отечественной войны высокое звание Героя Советского Союза было присвоено сыновьям и дочерям 60 больших и малых народов СССР, в том числе 8160 русским, 2069 украинцам, 309 белорусам, 161 татарину, 108 евреям, 96 казахам, 90 армянам, 90 грузинам, 69 узбекам, 61 мордвину, 44 чувашам, 43 азербайджанцам, 39 башкирам, 32 осетинам и другим.

Здесь возникает вопрос.

До сих пор мы говорили о том, что в программах имеет прежде всего самостоятельное художественно-воспитательное значение. Но изобразительное искусство в школе имеет и образовательный смысл корпус. В этом отношении оно должно быть поставлено в нормальные отношения с другими школьными дисциплинами и предметами, но ни в каком случае не должно играть только служебную роль.
Здесь возникает вопрос об иллюстративном применении изобразительного искусства, о его пределах и возможностях. В иллюстративном детском творчестве прежде всего следует считаться с особенностями детской психики и особым характером детской художественной формы, о чем говорилось в предыдущем изложении.
Так, нельзя требовать от детей изображения, зарисовок индивидуальных вещей, портретных подробностей в периоде схемы, когда вещи изображаются ребенком предельно схематически, например, требовать, чтобы ребенок изобразил ту или иную породу дерева, растений, когда он может изобразить только дерево «вообще». Нельзя требовать изображения в рисунке объемов, если ребенок может давать только плоские изображения действий, если он изображает только вещи и их состояния. Нельзя требовать от ребенка соблюдения правил перспективы, если он перспективы не только не знает, но и не нуждается пока в ней при изображении пространства и вещей в рисунке, как было отмечено нами выше.